Главная

Студия «Гульзада»

Культура и фольклор
Татарские народные сказки
Музыкальная культура татар
Народная поэзия татар
О татарской музыке
«10 песен за 10 лет»
О татарской песне (тат.яз.)
Үзебез турында
Татарская и чувашская музыка
Волынки Волго-Камья
Чувашские инструменты
Марийские инструменты
О чувашской волынке

Восточная мысль

Форум

Волшебный мир музыки

Фонотека

Ссылки

Разное

Внесите свой вклад
в развитие проекта:
присылайте материалы,
фотографии, ссылки на
интересные сайты,
свои идеи

 

 

 

 

Народное поэтическое творчество татар
(по материалам монографии «Татары»)

Собирание, издание, в какой-то степени и научное изучение татарского фольклора начинаются с последней четверти XIX в., когда были изданы отдельные сборники с соответствующим научным аппаратом и некоторые научные статьи. В научных публикациях, особенно с начала 1950-х годов, всегда указывалось, где, когда, кем и от кого записано то или иное произведение. Все это дало возможность хорошо представить главные особенности и даже жанровый состав фольклора той или иной этнической группы. Так, например, достаточно убедительно установлено, что для фольклора сибирских татар наиболее характерны эпические сказания — дастаны; для творчества казанских татар — богатырские сказки, книжные дастаны и баиты; для мишарей — исторические и обрядовые, особенно свадебные, песни. Однако это не значит, что в творчестве казанских татар нет эпических сказаний или в фольклоре сибирских татар — исторических песен. Речь идет лишь о ведущей форме народного творчества, в данном случае эпоса или лироэпоса, у той или иной этнической группы. Какое бы конкретное произведение ни рассматривалось, мы должны подойти к нему как к одному из характерных образцов татарского народного творчества в целом. Потому что огромная масса произведений фольклора встречается как среди поволжских татар, так и среди представителей сибирских татар. Множество сказок, песен, как традиционных, так и современных, пословиц, поговорок, загадок и т.д., с которыми мы встречаемся в Поволжье, известны и в Сибири.

 

 

***

Для того чтобы понять особенности национального фольклора, ряд сюжетов, мотивов и изобразительно-выразительных средств, необходимо иметь хотя бы общее представление о татарской мифологии. Правда, эта проблема у нас практически не изучена. Есть лишь отдельные публикации, касающиеся главным образом персонажей так называемой «низшей мифологии» казанских татар. Тем не менее по собранным в последние десятилетия материалам можно составить общее представление о мифологических воззрениях татар. Мифы татар могут быть рассмотрены по следующим тематическим группам: 1) мифологические представления о взаимоотношениях людей и животных; 2) космогонические мифы; 3) боги и богини в мифах; 4) рассказы о персонажах «низшей мифологии».

Отголоски представлений о связи людей с животными сохранились, например, в прекрасной волшебной сказке «Ак бүре» — («Белый волк»), рассказывающей о превращении волка в молодого красивого джигита. Немало в сказках данных и о том, как голуби оборачиваются красавицами или прекрасными джигитами. Сюжеты некоторых сказок от начала до конца основываются на семейно-родственных отношениях женщин и зверей. В сказке «Аю улы Атыләхмәтгәрәй» («Сын медведя Атылахметгарей») рассказывается о том, как медведь ловит женщину и уносит «в свой дом». Через некоторое время женится на ней и у них рождается сын. В другой сказке, «Ярлы егет белән Юха елан» («Бедный джигит и змея Юха»), говорится о том, как джигит идет за водой, встречается на берегу с красавицей и женится на ней. Но позже выясняется, что он, оказывается, женился не на красавице, а на змее Юхе, чтобы избавиться от нее, джигит сжигает Юху в бане. Наличие в татарском фольклоре подобных превращений, причем весьма разнообразных, позволяет предположить, что связанные с тотемизмом представления о тесных взаимоотношениях людей и животных когда-то были широко распространены.

Космогонических же мифов, вернее, их отголосков сохранилось немного. Тем не менее они есть. Так, Земля, по воззрениям татар, представлялась как плоское пространство. Она расположена на рогах громадного быка. В свою очередь этот бык прикреплен к усам огромной мировой рыбы, которая плавает в безбрежном водном пространстве. Таким образом, эти универсальные представления находят отражение и в татарской мифологии. Одновременно Земля считалась центром Вселенной — Җиһан. Находящиеся на просторах Неба Солнце, Луна, Звезды, будучи живыми одушевленными атрибутами природы, так или иначе связывались с Землей. Все, что происходит с живыми одушевленными и неодушевленными предметами на Земле, в том числе и с людьми, напрямую зависит от Неба, Солнца, Луны и Звезд. С этой точки зрения татарская мифология как бы продолжает наиболее характерные особенности мифологии Древнего Востока.

Проблема происхождения Земли решалась довольно просто. По данным мифологии, когда-то Вселенная сплошь состояла только из воды. Людей еще не было. Плавающая на воде утка нырнула и на клюве вытащила кусочек глины. В дальнейшем этот кусочек разросся, и образовалась Земля. В археологических находках, относящихся к булгарскому времени, встречаются небольшие скульптурные фигурки уток с шариком в клюве. По представлениям поволжских булгар, Небо, Земля, Солнце и Луна образовались от утиного яйца. С этой точки зрения булгарско-татарская мифология типологически близка к подобным представлениям других народов.

Довольно хорошо известны мифологические представления татарского народа, связанные со Звездами. Суть их определяется древневосточными представлениями, идущими от Древнего Вавилона, выражением «родился под счастливой звездой». Особенно популярны воззрения, связанные с Полярной звездой — Тимерказык, Большой и Малой Медведицей – Җидегән йолдыз, Кече җидегән йолдыз, которые являются воплощениями когда-то живших на Земле эпических богатырей, их коней или богатырских дев.

По данным мифологических сказок, Вселенная состоит из трех миров — подземного (или подводного), земного и небесного (иногда — солнечного, и даже птичьего — Кошлар патшалыгы) царств. Эпическая биография сказочного богатыря как бы охватывает все эти миры.

Древнейшие представления татар о богах прежде всего связаны с общетюркским, быть может древневосточным, Тэнгри. Первое письменное употребление этого наименования большинство ученых относят к эпохе Тюркского каганата VI—VIII вв. Однако в форме Дингир это слово впервые на письме употребляется в древнешумерской мифологии (IV—III тыс. до н.э.). И в настоящее время это слово на некоторых тюркских языках употребляется в той же или близкой форме: Тенгер, Тингир, Тенгер.

В III в. в Иране возникает манихейство, которое позже распространяется от Италии до Китая. Усвоив некоторые традиции зороастризма, в VIII—X вв. манихейство стало популярным и среди тюркских племен и оказывает известное влияние на древнетюркское, тяготеющее к монотеизму тэнгрианство, что довольно хорошо отразилось в древнетюркской «Книге гаданий» начала IX в. Здесь Тэнгри выступает не как единственное небесное божество: Тэнгри там несколько, каждый из них выполняет весьма определенную, положительную или отрицательную, функцию.

В V—X вв. культ Тэнгри был широко распространен на территории Малой, Центральной и Средней Азии, современного Казахстана, Южной Сибири, междуречья Яика и Волги, Нижней и Средней Волги и Приуралья. Возможно, что именно этим объясняется мирное и сравнительно легкое проникновение ислама в Поволжье, Приуралье и в Сибирь. Единственной идеологической силой, которая так или иначе могла противостоять здесь исламу, было тэнгрианство. Однако требования этих двух религий были настолько близки друг к другу, что они стали взаимодополняющими. Недаром наряду с арабо-мусульманским «Аллах» в тюркоязычном мире сохранилось более древнее обозначение бога — «Тэнгри».

С IX—X вв. ислам становится господствующей идеологией булгарского общества. Начиная с выдающегося памятника булгарско-татарской литературы — поэмы Кул Гали «Кыйсса-и Йусуф» (первая четверть XIII в.) и до конца 20-х годов XX в. практически все произведения татарской письменной литературы проникнуты весьма сильным влиянием идеологии и мифологии ислама. Однако в произведениях фольклора наблюдается несколько иная закономерность: абсолютное большинство образцов тех жанров, которые как таковые сформировались ранее ислама, подвергнуты его влиянию намного меньше, чем письменная литература. К таковым относятся обрядовая поэзия, пословицы и поговорки, загадки, сказки, мифологические рассказы и народный эпос. Именно эти жанры донесли до нас наиболее значительные данные о языческой мифологии татар, одним из представителей которой выступает многоголовый Див, или Див-пэри, по происхождению связанный с зороастризмом и его священной книгой Авестой. Хотя Див в татарской мифологии выступает как злое чудовище, иногда сохраняются отголоски более ранних, чем Авеста, представлений о нем. Так, в сказке «Дутан батыр» белый Див изображается как помощник героя. Не менее показательно и то, что иногда стаи дивов помогают герою (по велению чудесной его жены или невесты) за ночь построить великолепный дворец, чудесный сад, невиданный мост и т.д.

Другим, более зловещим персонажем татарской мифологии является Аждаха, генетически тоже связанный с Ажи-Дахака иранской мифологии. Аждаха, по данным мифологии Авесты, когда-то был божеством водной стихии с не до конца выясненными функциями. Позже он стал выступать как зловещее чудовище, которое, очевидно в эпоху Сасанидов (224—651), проникло в мифологию тюркских народов. В татарской мифологии Аждаһа выступает как опасный и зловещий противник богатыря, лишенный каких бы то ни было положительных черт.

В татарской мифологии Див, Аждаха и Змей (или Змея) стоят друг к другу довольно близко и наделяются похожими функциями. Об этом, в частности, свидетельствует следующая широко известная пословица: «Змей, достигший ста лет, превращается в Аждаху, достигший тысячи лет, превращается в Юху». Змеи в татарской мифологии делятся на черных и белых. Если Черный змей всегда рисуется как противник человека, то Белый змей всегда покровительствует ему.

Одним из самых популярных и широко известных персонажей татарской мифологии является Шурале — обитатель, а в известном смысле и хозяин леса, существо с волосатым телом, с одним рогом, с очень длинными пальцами, с помощью которых может защекотать человека до смерти.

Другим, гораздо более зловещим существом изображается Убыр, иногда выступающий в ипостаси кровожадной старухи Убырлы карчык. Он «проникает» в тело человека и «занимает» место его души.

Татарская мифология довольно богата всевозможными духами — хозяевами различных стихий, которые обозначаются общим термином Ия: Су иясе — Хозяин воды, Су анасы — Мать воды, Су кызы — Дочь воды, Йорт иясе — Хозяин дома и др. Чаще всего они выступают хозяевами, нередко властелинами тех стихий, сооружений, помещений, к которым они относятся.



***

Собирание и публикация народных сказок, являющихся одним из наиболее своеобразных и богатых жанров татарского фольклора, привлекали внимание многих ученых и писателей. Шло и научное изучение. Наиболее полно представлены сказки в первых трех томах многотомника «Татар халык иҗаты» («Татарское народное творчество»), которые снабжены солидными вступительными статьями и полным научным аппаратом (Татар халык иҗаты. Әкиятләр. Т. 1—3).

Сказки считаются одним из самых долговечных жанров фольклора: возникшие в первобытной древности, они до сих пор остаются одним из самых активных жанров прозаического фольклора. Наиболее ранней жанровой разновидностью являются сказки о животных: «Төлке белән Бүре» («Лиса и Волк»), «Торна белән Бүре» («Журавль и Лиса»), «Хәйләкәр Төлке» («Хитрая Лиса») и др. В татарском фольклоре их немного.

Основное место в прозаическом фольклоре занимают волшебные сказки, среди которых немало прекрасных произведений довольно большого объема: «Ак бүре» («Белый волк»), «Алтын кош» («Золотая птица»), «Серле дага» («Таинственная подкова») и другие. Следует подчеркнуть, что волшебные сказки татарского народа сохраняют в своем сюжете, персонажах и художественных средствах более ранние мифологические воззрения, нежели сказки о животных. Главным героем волшебных сказок обычно выступает младший сын, которому оказывают помощь его сказочные помощники: домашние и дикие животные, птицы, деревья, реки; нередко — чудесные предметы. Главными противниками его изображаются многоголовые Дивы, Аждаха, Змеи и др. Иногда, хотя и весьма редко, противниками героя могут быть изображены и коранические персонажи: Иблис, Шайтан, Джинн.

Среди волшебных сказок много богатырских, в самих названиях которых, в обозначении имени героя присутствует слово батыр («богатырь»): «Айгали батыр», «Таңбатыр», «Турай батыр», «Камыр батыр», «Дутан батыр» и т.д. Главными героями в них выступают эпические богатыри, во многом напоминающие героев тюркских героических сказаний. В них присутствуют в основном те же сюжеты и мотивы, которые широко представлены в тюркоязычном дастанном эпосе: мотив бездетности («Старик рыбак», «Камыр батыр»); богатырские подвиги малолетнего героя («Айгали батыр»); его эпически значимое имя (Таңбатыр — Богатырь-заря, Кичбатыр — Богатырь-вечер); ложное геройство малолетнего богатыря («Камыр батыр»); первоначальное одиночество героя («Дутан батыр»); добывание особого богатырского коня со значимой кличкой («Дутан батыр» — Тель Конгыз; «Золотое яблоко» — Алты колачлы ала бия); пребывание героя в подземном царстве и др. Как видим, в богатырских сказках сохраняются главные особенности волшебных сказок. Но в них все-таки больше дастанно-эпического, нежели сказочного.

В бытовых сказках сюжет, композиция и художественные особенности намного проще и доступнее: «Друзья познаются в беде», «Кто работает без платы», «Ум и счастье». Возникновение и формирование их относятся к позднему средневековью. Этим и определяется их довольно простая проблематика. Она ставит и решает каждодневные бытовые вопросы. В ней нет традиционных объемистых зачинов и концовок, практически отсутствуют повторы. Сюжет их прост и ясен и состоит обычно из двух-трех эпизодов-мотивов; все они проходят только на земле. Большое место занимают диалоги, состязания в остроумии, игре слов. В них немало острой сатиры, но чаще мягкого юмора.



***

Кроме рассмотренных, к древнейшим относятся и афористические жанры. Их собирание, научное изучение и публикация особенно активизируются в последние десятилетия, о чем свидетельствует выход в свет фундаментального трехтомника «Татар халык мәкальләре» («Татарские народные пословицы»). Через 20 лет вышел академический том пословиц, подготовленный Х.Ш. Махмутовым. Буквально в последние годы завершено принципиально новое исследование по афористическим жанрам татарского фольклора.

Публикация, толкование тюрко-татарских пословиц имеют более чем тысячелетнюю историю. В создании и распространении пословиц в древности известную роль сыграли вожди родов и племен, шаманы, народные певцы-импровизаторы — чичены. В отдельных случаях появление пословиц бывает связано с конкретными событиями и фактами.

Что же касается общественных функций пословиц, то они весьма широки и разнообразны. И самое важное среди них — обеспечение гармонии во взаимоотношениях людей. Они словесно оформляли обычное право и требовали его соблюдения. Немалое значение имели пословицы в сохранении информации и передаче ее следующим поколениям. Велика была роль пословиц и поговорок в нравственно-этическом воспитании людей, особенно молодежи. Самые древние образцы жанра связаны с первобытной языческой мифологией. Скажем, в них говорится о поклонении огню: «Не суй нож в огонь», «Пусть самочувствие огня будет добрым». С этими же воззрениями связаны пословицы о почтительном отношении к Небу, Солнцу, Луне, Звездам. Существенное место в афористическом фольклоре татар занимает образ общетюркского Тэнгри, а также многочисленные образцы афористических произведений о персонажах языческой мифологии татар: «Бичура и пэри — друзья», «Шурале боится воды». Интересны пословицы, показывающие как представителей господствующей элиты (ханов, эмиров, султанов, биев и т.д.), так и обслуживающих их слоев населения (крестьян, особенно рабов): «Страна не бывает без верховной власти, улус не бывает без хана»; «Единственная забота раба — убежать».

С середины XVI в. афористические жанры начинают звучать по-новому: в них появляются такие слова, как «царь», «чиновник», «бай», «бояр», «бедняк», «нищий». Вместе с тем продолжают активно бытовать или возникают новые их образцы, связанные с насильственной христианизацией населения края. Значительное место занимают пословицы и поговорки о тяге татар к книгам, образованности и культуре. Продолжается активная творческая жизнь жанра и в наше время.

На протяжении многих лет в афористических жанрах татарского фольклора было принято выделять лишь три вида — пословицы, поговорки и загадки. Интенсивное изучение их в последние десятилетия дало возможность определить следующие разновидности: крылатые слова, приметы, поверья, гадания, заговоры, благопожелания, проклятия, готовые ответы, дразнилки, скороговорки, острословия, эпические формулы и некоторые другие. Каждая из этих разновидностей имеет характерные, присущие только ей особенности. Крылатые слова, например, по происхождению восходят к творчеству отдельных выдающихся государственных и общественных деятелей. Приметы связаны с каждодневной трудовой деятельностью крестьян. Гадания же основываются на представлениях, историко-этнографические основы которых пока что не выяснены. Благопожелания, пожалуй, являются одной из самых своеобразных форм афоризмов. Особенность их заключается в том, что они произносятся только в строго определенное время и в сугубо определенных обстоятельствах. Впрочем, сказанное в не меньшей степени относится и к проклятиям, для произнесения которых тоже необходимы известные условия. Интересно и то, что иногда благопожелания и проклятия объединяются в одном предложении: «Любимому — благопожелания, нелюбимому — проклятие». Свою обрядность имеют заговоры, о которых в свое время подробно писал К. Насыри. На древних обрядах и обычаях основываются клятвы. Также с глубокой древности идут готовые, стандартные ответы, которые так или иначе связаны с табу слов. Дразнилки, скороговорки, считалки связаны с детским фольклором. С более ранними жанрами фольклора соотносятся эпические формулы, источниками которых являются народные сказки и дастаны. Устойчивый характер имеют обращения к Солнцу, Луне, Звездам, явлениям природы.

Специфическую группу составляют загадки, которые внешне, по рисунку стиха, с одной стороны, близки к пословицам, а с другой — отличаются от них своей двучастностью: в них всегда должен быть и соответствующий ответ. Происхождение загадок относится к глубокой древности — к тому отдаленному периоду, когда основной хозяйственной деятельностью людей была охота, которая требовала соблюдения строгих обрядов, в том числе и табу, т.е. запрета определенных слов — наименований животных, орудий охоты, обозначения тех или иных действий. На этой основе формировались словесные и краткие, легко запоминаемые описания различных животных и зверей, орудий охоты и др. Примерами подобных табу могут служить следующие загадки: о змее — «Под землей — намасленный прутик», «Есть у меня плеть, но держать ее невозможно»; о зайце — «У седого козла нет бороды» и т.д. Много загадок, связанных с конкретными условиями жизни человека и общества. Содержание загадок в целом широко и разнообразно. В них так или иначе отражаются все стороны жизни человека, начиная от атрибутов первобытной мифологии и завершая телефоном, телевизором, спутниками, космическими кораблями и т.д. Загадки в наше время распространяются главным образом через книги, сборники, в какой-то мере через периодическую печать и функционируют в основном в детской аудитории.



***

Татарский фольклор до недавнего времени рассматривался только по жанрам. Современный уровень изучения позволяет проанализировать его по конкретным и хорошо известным периодам истории татарского народа.

Первое место среди жанров фольклора булгаро-татар в IX—XIV вв. занимают произведения народного эпоса и стоящие близко к ним легенды и предания, прежде всего прозаические повествования о строительстве г. Булгар. Такие произведения в свое время были распространены довольно широко и позже попали в источники различного характера. Некоторые предания связывают основание г. Булгар с именем Александра Македонского, о чем сообщается в книгах различных ученых. Несмотря на то что К. Фукс в свое время назвал подобные произведения «басней», они характерны не только для творчества булгаро-татар, но и для фольклора народов, скажем, Кавказа. Разрушение же г. Булгар обычно связывается с именем Аксак Тимура (Тамерлана).

В некоторых легендах факт строительства этого города перекликается с именами пророков ислама. Как говорится в одной из них, между двумя сыновьями Яфеса — Гази и Тюрком происходит жестокая война. После поражения Гази откочевывает в сторону Булгара и там живет. В том же источнике приводится и предание о тех же событиях, но уже с несколько иным содержанием. Якобы, второй сын Яфеса, Гомари, занимается охотой и переезжает к реке. Здесь у него рождаются два сына. Одного он нарекает Болгар, другого — Бертас. Они оба строят города и называют их своими именами.

Среди легенд есть и такие, которые рассказывают о принятии ислама. По сообщению Абу Хамида ал-Гарнати, в Булгар приезжает один мусульманский купец, который неплохо знает медицину. Как раз в это время царь Булгара и его жена заболевают. Приезжий мусульманин говорит им: если я вас вылечу, примите ли ислам? Царь и его жена соглашаются и после выздоровления принимают ислам. Этим возмущается царь хазар и начинает войну против Булгара. Однако принявший ислам булгарский царь при помощи Аллаха побеждает. А ученый человек, продолжает ал-Гарнати, называется у них «балар». Поэтому и страну назвали «Балар» — «Ученый человек». Позже это слово начало звучать по-арабски «Болгар» — «Булгар». О существовании страны и города на Волге под названием «Булгар» арабские ученые-путешественники знали, конечно, и до прибытия сюда ал-Гарнати. Впрочем, об этом он сам пишет и добавляет, что эту легенду прочитал в книге булгарского историка «История Булгара».

Вариант той же легенды приводится и в книге путешественника XII в. Андалуси. В ней сообщается, что последователи пророка (Мухаммеда), прожившие здесь три года, распространяют среди населения ислам, строят мечети, разъясняют народу суры Корана. Занимаются и врачеванием. После трех лет двое из них возвращаются в Медину. А Зубаир бин Джада, после того, как вылечивает дочь булгарского царя Туйбику, женится на ней и остается в Булгаре. Основная идея всех этих легенд и преданий такая: ислам в Булгаре был принят в результате святых деяний мусульман-арабов, нередко современников и прямых последователей пророка Мухаммеда.

Эпос булгарского периода в более или менее полном виде, к сожалению, не дошел до нас. О разнообразии и богатстве его мы можем судить лишь по отдельным легендам и фрагментам эпических сказаний. Ибн-Фадлан приводит подробное сообщение об одном из сказочно-мифологических богатырей-великанов: «Такин (еще прежде) рассказывал мне, что в стране царя есть (один) человек (муж) чрезвычайно огромного телосложения». Далее он рассказывает о том, как подобные люди питались огромной рыбой, ежедневно выходящей из воды. При приеме пищи они должны были соблюдать определенный ритуал — отрезать от рыбы лишь столько, сколько им надо. Великан этот обладал какими-то магическими свойствами: если его увидит ребенок, он якобы непременно умирает; если же увидит беременная женщина, то тут же разрешается выкидышем... Сам Ибн-Фадлан не видел такого живого великана. Вместе с булгарским царем ему удалось увидеть лишь его огромные кости. Все приведенные данные о волжском великане так или иначе отражаются в эпических сказаниях ряда народов. И это дает возможность предположить, что в данном случае мы, возможно, имеем дело с фрагментами некогда бытовавшего героического сказания.

Очень близкое описание булгарского богатыря дает Абу Хамид ал-Гарнати: «И видел я в Булгаре человека из потомков адитов, рост которого больше семи локтей, я доставал ему до пояса. Он был сильным: брал заколотую лошадь, и ломал ее кости, и рвал кожу и сухожилия быстро, в одно мгновение, я не мог бы разрубить ее с такой скоростью и топором. А царь Булгара изготовил для него кольчугу, которую он возил с собой на войну на повозке. А шлем у него из железа вроде большого котла. Он сражался такой огромной дубиной из крепкого дуба, которую не сможет поднять сильный мужчина, а она в его руках была как палка в руке одного из нас». Сообщая, что подобные богатыри были из племени адитов, путешественник пишет: «И есть в их земле (Булгаре. — ФУ.) кости племени Ад, ширина одного зуба — две пяди, а длина его — четыре пяди; а от головы его (т.е. великана) до плеча — пять ба (примерно 2 м.— Ф.У.), а голова его, как большой котел, и их там много».

В книгу ал-Гарнати проникли и своеобразные отголоски образа богатырской девы. Путешественник описывает сестру упомянутого богатыря так же, как и его самого, хотя и в бытовом плане: «И была у него сестра его же роста, я видел ее в Булгаре много раз. И сказал мне в Булгаре судья Йакуб ибн Нуман (имеется в виду предполагаемый автор «Истории Булгара». — Ф.У.): «Ведь эта высокая женщина-адитка убила своего мужа, которого звали Адам, а был он из сильнейших мужчин Булгара. Она прижала его к своей груди и сломала ребра, и он сразу умер»«. Это значит, что как представления об эпических богатырях—великанах, так и легенды и предания, а быть может, и самостоятельные сказания об их деяниях, были хорошо известны в древней Булгарии. На всех тюркских, в том числе и на булгаро-татарском, языках их называли алып-алп. Это отразилось и в поэме «Кыйсса-и Йусуф» Кул Гали (начало XIII в.), и в известном словаре М. Кашгари. Однако наиболее раннее употребление этого слова в памятниках письменности относится к енисейскому периоду истории тюрков (VI—VIII вв.).

Что же касается собственно легенд и преданий, то следующая значительная группа их связана с разрушением г. Булгар, а конкретно — с именем Аксак Тимура (Тамерлана). Интересна следующая версия одной из таких легенд, которая явно сложилась в антибулгарской среде. В ней говорится о том, что якобы в Булгаре не соблюдаются каноны ислама, не проводятся пятничный намаз и исламские праздники. Восстановление здесь исламских порядков Аллах якобы поручает Аксак Тимуру. Поскольку простыми увещеваниями невозможно было восстановить все необходимое, Аксак Тимур разрушает г. Булгар, отрезает головы 12 везирям хана, девушек и женщин уводит в плен и раздает своим военачальникам, казнит 36 ученых, народ Булгара разгоняет по разным странам. В другой версии той же легенды нет ни слова о разрушении г. Булгар Аксак Тимуром. Там говорится о том, что знаменитый полководец держал город в осаде в продолжение семи лет. И лишь после этого ему удалось взять его штурмом.

Кстати, в легендах о защите независимости города и страны немалую роль играли и богатыри-алыпы, о которых речь шла выше. Возможно, именно поэтому их образы в фольклоре сохранялись очень долго. Так, после булгарских времен образы богатырей попадают в известную «Казанскую историю», написанную в 1564—1565 гг. в Москве; здесь уже названы и конкретные имена этих богатырей, одним из которых является князь Аталык.

Эти легенды доходят до XX в. Так, один из ее вариантов был опубликован археографом С. Вахидовым. До сих пор известно татарскому народу имя богатыря Алпа. Такая большая и продолжительная популярность легенд и преданий о волжском великане должна была способствовать возникновению и распространению эпического сказания о нем. Таковым является сказочный дастан «Алпамша». Сказание об Алпамыше — один из величайших памятников мирового фольклора и основано на широко распространенном сюжете о возвращении мужа. Сюжет этого произведения относится к весьма отдаленному прошлому и генетически, по мнению академика В.М. Жирмунского, связан с «Одиссеей» Гомера (VIII—VII вв. до н.э.). Татарская версия его сохраняет древнейшие мотивы, включая эпически-дастанное имя богатыря, мотив неуязвимости, богатырского сватовства, жестокой расправы с претендентами на руку жены богатыря — богатырской девы Сандугач, воинской защиты интересов своего рода и семьи, чередование стихов и прозы. Развитие татарской версии дастана было связано с судьбами рассмотренных выше легенд о волжском богатыре и народных сказок, которые бытовали в основном в среде простого народа. С этим же связан процесс демократизации образа Алпа и модернизации ряда мотивов татарской версии сказания «Алпамша».

Среди пословиц может быть выделен целый пласт образцов, возникновение которых относится к булгарскому периоду. Во-первых, те, в которых говорится о родине, о стране в целом. Впрочем, такие пословицы и поговорки широко известны до настоящего времени: «Идел йорт — имин йорт» («Страна Идели — добрая страна»); «Болгар йорты — Идел йорт» («Страна Булгар — страна Идели»). Во-вторых, связанные с образом Алыпа: «Алыплар алышмый танышмас» («Алыпы не знакомятся без боя»). Когда в фольклоре речь идет о богатырях, подразумевается, что у них должны быть и богатырские кони: «Алып анадаң туар, аргамак биядән туар» («Алып рождается от матери, аргамак — от кобылы»); «Атның бары толпар булмас, кошның бары шоңкар булмас» («Не всякий конь станет тулпаром, не всякая птица — орлом»). Как видим, от всех приведенных примеров достаточно ясно веет духом эпической древности.

В этот период довольно четко обозначается двоякое отношение как к представителям господствующих групп, так и к простым людям: «Колның рәхәте тамагы туйганда» («Радость раба, когда он сыт»); «Хан хакына этенә илтифат» («Из-за хана — внимание к его собаке»). Немало дошло до нас пословиц и поговорок, непосредственно связанных с хозяйственной деятельностью древних булгар: «Кәрван кичәр, ут калыр» («Караван откочует, огонь останется»); «Кәрван күчсә, кәрвансарай урынында» («Караван кочует, караван-сарай на месте»).

Наконец, значительная часть тюрко-татарских пословиц и поговорок дошла до нас в письменных памятниках тех лет: в книге Махмуда Кашгари «Диване люгатиттюрк» («Словарь тюркских языков», XI в.) представлено немало пословиц, связанных с боевыми действиями: «Көч (илбасар) ишектән керсә, закон (тәртип) төнлектән чыгып китәр» («Если сила (завоеватель) заходит через дверь, закон (порядок) выходит через дымовое отверстие»); «Бәхет булса, бөтен ыру җыелыр, дошман һоөҗүм итсә, бөтен халык кузгалыр» («Если будет счастье, весь род соберется, если нападет враг, поднимется весь народ»). Немало интересных образцов жанра дошло до нас и в книге Йосыфа Баласагуни (1019—1021 — ?) «Кутадгу белег» («Знание о счастье»). Среди пословиц, представленных в этой книге, важное место занимают пословицы и поговорки с глубоким философским смыслом: «Берен берен мең булыр, тама тама күл булыр» («По одному набирается тысяча, капля за каплей — появится озеро»); «Сүстән уэзгә тәңре мөңез бирмәс» («Бодливому быку Тэнгри не даст рогов»).

Многие из загадок, связанных с первобытной мифологией, широко бытовали, очевидно, и в древней Булгарии. Говоря об этом, ученые обычно обращают внимание на загадки о замке: «Кечкенә генә эт — өрми дә җибәрми дә» («Маленькая собачка не лает и не пускает»). Самое интересное здесь то, что среди археологических находок периода Волжской Булгарии встречаются замочки в форме собак. Следует указать и загадку об Алыпе: «Чичән дауда беленер, алып яуда беленер» («Чичен познается в состязаниях, Алып — в бою»). Широко распространенный в древневосточной мифологии мотив о первочеловеке-пророке Адаме попадает в Библию, Коран и в татарский фольклор: «Тумады, үлде» («Не родился, умер»). Кроме того, есть загадки о пророках Сулеймане, Мухаммеде, об ангеле смерти Газраиле, о Коране, мечети, о принадлежностях письма.

Если обрядовая поэзия, сказки, афористические жанры в рассматриваемый период продолжают свое творческое развитие, то другие фольклорные жанры переживают период возникновения и развития. К таким относятся баиты и исторические песни. Слово бәет (баит) арабского происхождения и обозначает двухстрочную строфу. Позже оно становится обозначением отдельных произведений и целого жанра татарского народного творчества. Баиты относятся к лироэпическим жанрам фольклора. Они создаются в период или после важных исторических событий (войны, крестьянские восстания) или после каких-либо исключительных происшествий (внезапная смерть, гибель). Поэтому их содержание связывается с конкретными историческими, чаще всего трагическими, событиями, а образы имеют прототипов.

Специфическим элементом композиции баитов является наличие устойчивого зачина с религиозным оттенком или зачина с указанием даты случившегося события. Такие же или подобные формулы, по крайней мере указание даты смерти и обращение к Аллаху, нередко написанные в форме стихов, мы видим и во многих эпиграфических памятниках, которые относятся к периоду Волжской Булгарии и Казанского ханства. Почти буквальное совпадение типичных формул, распространенных в баитах, с суфийскими двустишиями на эпитафиях наводит на мысль, что такие выражения оформились именно на основе многовековой практики сочинения стихов для надмогильных камней.

Для баитов характерно повествование от первого лица. Такой прием связан с весьма глубокими традициями. Известно, что повествование от первого лица часто встречается, если не сказать господствует, в памятниках енисейской письменности тюрков. Не оттуда ли идет повествование от первого лица, от имени умершего или погибшего в татарских баитах? О древности происхождения баитов можно судить и на основе некоторых конкретных примеров. Известно несколько вариантов произведений под названием «Шәһри Болгар бәетләре» («Баиты города Булгар»). В них рассказывается о величии г. Булгар, о его славе во всей Европе, о прекрасных дворцах и храмах города и страны, о широком развитии образованности и культуры. Но все прекрасное и благородное в жизни Булгара осталось в прошлом. Город полностью разрушен завоевателями и лежит в развалинах. Таким образом, баит довольно точно воспроизводит исторические события, связанные с жизнью древнего Булгара.

К наиболее ранним образцам жанра относится своеобразный и оригинальный как по содержанию, так и по форме, полностью основанный на достаточно древних мифологических представлениях «Сак-Сок бәете» («Баит Сак-Сок»). Он рассказывает о том, как за какую-то шалость в отсутствие отца мать прокляла своих двух семилетних детей. Наутро они превратились в птиц Сак и Сок и улетели. Отныне они должны жить в дремучем лесу, не встречаясь ни с родителями, ни друг с другом, пока над ними тяготеет проклятие матери, т.е. до скончания веков, до Судного дня — Кыямәт. Баит этот является классическим образцом жанра. Именно поэтому он до сих пор популярен в народе.

Вопрос о наличии исторических песен в жанровом составе татарского фольклора теоретически решен и подкреплен конкретными материалами лишь в конце 60-х годов XX столетия. В них главное место занимают эпическое начало и событийный сюжет. На первом месте стоят героические мотивы. Дошедших до нас конкретных примеров исторических песен немного. Но они есть. Например, «Болгар иленең кызлары» («Девушки страны Булгар»), которая рассказывает о плененных и уводимых из родных мест девушках. Другая песня с таким же эмоциональным звучанием: «Болгар ятимәләре» («Булгарские сиротки»), рассказывает о том, как родители, доведенные от нищеты до отчаяния, вынуждены продавать в далекие страны собственных детей. Впрочем, эта тема идет с глубокой древности, отражается в целом ряде древневосточных письменных источников, в том числе и в Библии.

В исторических песнях булгарского периода рассказывается и о некоторых других событиях и фактах: о международных торговых отношениях — «Болгарданмы киләсез» («Идете ли из Булгар»), о разрушении г. Булгар захватчиками и превращении его развалин в место поломничества: «Шәһре Болгар» («Город Булгар»).

Приведенные данные свидетельствуют о том, что во времена Волжской Булгарии фольклор переживает довольно насыщенный период развития. Если о продолжении многовековых традиций обрядовой поэзии и народных сказок мы можем судить лишь по косвенным данным, то о развитии легенд, преданий, дастанов, афористических жанров, баитов и исторических песен можно говорить на основе конкретных произведений и вполне надежных письменных и археологических источников.



***

Целый ряд фольклорных произведений периода Золотой Орды является общим достоянием тюркских народов. Наивысшего развития достигают фундаментальные жанры татарского народного творчества — эпические сказания-дастаны, среди которых выделяются следующие разновидности: 1) ранний героический или сказочно-мифологический эпос — «Түләк һәм Сусылу» («Туляк и Сусылу»), «Йир Тюшлюк», «Алтаин Саин Суме»; 2) героические сказания — «Ак Кубек», «Идегей»; 3) лироэпические сказания о любви типа «Кузы Күрпәч белән Баян-сылу» («Кузы Курпяч и Баян-сылу»); 4) книжный эпос — «Taһир — Зөһрә» («Тахир и Зухра»), «Сәйфелмөлек» («Сайфульмулюк»), «Йосыф китабы» («Книга о Йосифе») и др.

В героико-мифологических сказаниях обычно речь идет о взаимоотношениях, нередко резких столкновениях представителей разных мифологических миров. Одна из главных проблем — создание семьи. Герой дастана «Туляк и Сусылу» сталкивается с представительницей подводного царства. Сначала их взаимоотношения складываются трудно: Сусылу оказывает сильное сопротивление. Но эпический герой должен быть сильнее — он заставляет ее выйти за него замуж. Однако сказание, особенно в некоторых башкирских вариантах, завершается трагически: и Сусылу и Туляк погибают, что, возможно, объясняется влиянием более поздних романических сказаний типа «Тахир и Зухра».

Если в дастане «Туляк и Сусылу» речь идет о столкновении земного человека с представительницей подводной стихии, то в дастане «Йир Тюшлюк» герой переживает ряд приключений в подземном царстве, откуда, по мнению академика В.В. Радлова, идет и его имя — «Подземный герой». Это сказание имеется в творчестве разных тюркских народов: кроме татарского, в казахском и киргизском. Основу сюжета его составляет богатырское сватовство — сначала на земной девушке; позже, когда герой попадает в подземное царство, он вынужден жениться на дочери змеиного хана и добыть в качестве жены дочь хана Барса Килмяс. Известно, что Барса Килмяс — остров в Аральском море. Об этом острове и о горе на нем у народов Средней Азии существует ряд мифологических легенд и преданий, в которых остров изображается соответствующим своему названию — «Пойдешь — не вернешься». В дастане получает известное отражение и культ женщин: многое в нем совершается по воле женщин, да и главный герой перед каждым своим важным шагом советуется со всезнающей старухой.

Такими особенностями характеризуется и сказание «Алтаин Саин Суме», сохраняющее в своем сюжете целый ряд традиционных мотивов. Первое место среди них занимает мотив бездетности старика со старухой. Сын у них, как обычно, рождается после соответствующих молитв и жертвоприношений. Так же архаичен и не совсем понятен мотив, по которому старик со старухой решают убить единственного долгожданного сына. Спасает от гибели героя его конь. После этого богатырь, естественно, уходит из родного дома. Но здесь выясняется, что богатырь не имеет имени. Отец нарекает именем Алтаин Саин Суме взрослого богатыря. В сказании определенное место отводится и богатырским подвигам героя и его двойника Эне Солыма, в том числе борьбе против известного в тюрко-монгольском мире Йиль-бегена, которого богатыри побеждают. Завершается сказание, в соответствии со своим мифологическим характером, торжественными свадьбами обоих богатырей.

Происхождение этих героико-мифологических повествований связано с глубокой древностью. Но они окончательно оформились и достаточно активно бытовали именно в период Золотой Орды, когда их создатели и носители, представители различных племен и народов, переживали общие исторические судьбы.

В своем развитии народный эпос все более тесно соприкасается с конкретной историей. Это ясно видно при изучении произведений собственно героического эпоса, о чем свидетельствуют дастаны «Ак Кубек», особенно — «Идегей». Сохраняя некоторые особенности мифологического эпоса, дастан «Ак Кубек» довольно близко соприкасается с эпохой Золотой Орды. Весьма своеобразно представлен в дастане мотив «чудесного рождения», когда герой отказывается от появления на этот свет обычным путем. Это дает возможность сопоставить его с многочисленными произведениями, начиная с раннесредневековых тюрко-монгольских сказаний, с древнеиндийской «Ригведой» и древнеегипетской прозой. Однако главное в сказании — продолжительная борьба богатыря с ханом и его сыном. Несмотря на целый ряд тяжелых боев, богатырь во всех случаях побеждает. Одновременно этот дастан является отражением следующего этапа в развитии народного эпоса. Дело в том, что если в более ранних сказаниях происходили столкновение и борьба героя с представителями иной стихии, с чудовищами в прямом смысле слова (Змей, Йилбеген), то здесь противником героя оказывается чудовище в человеческом образе — сын хана Мангуш. Известно, что Мангуш (Мангус, Мангас) — популярный персонаж тюрко-монгольской мифологии, страшное чудовище, против которого воюют эпические богатыри. И этого чудовища в образе сына хана богатырь побеждает. Однако в конце сказания он и сам погибает, что, возможно, является отражением реальных событий первой трети ХШ в. — времени монгольских завоеваний. Приурочить этот дастан к указанной эпохе помогают и некоторые другие, более конкретные данные. Так, краткое содержание его с теми же персонажами представлено в книгах ан-Нувейри (1279—1333) и Ибн-Халдуна (1332—1406). Это дает возможность сказать, что данный сюжет в ту эпоху не только бытовал в тюрко-монгольских степях, но и дошел до далекого мамлюкского Египта.

Как отмечалось выше, многие произведения, особенно эпические сказания золотоордынского периода, являются общим достоянием ряда тюркских народов. К таковым относится и прекрасное сказание «Идегей», которое представлено в творчестве поволжских (письменные версии), сибирских и крымских татар, ногайцев, каракалпаков, туркмен, башкир, узбеков (под названием «Тулум бий»). Такая широкая распространенность дастана связана с несколькими очень важными обстоятельствами: во-первых, он отражает трагический период в истории Золотой Орды — эпоху начала ее распада; во-вторых, персонажами дастана выступают крупные исторические деятели — Шах Тимур (Тамерлан), Тохтамыш и Идегей. Его сюжет основан на конкретных исторических событиях Золотой Орды конца XIV — начала XV в., которые вполне естественно входят в традиционный эпический сюжет о несправедливо изгнанном богатыре. Острый конфликт между Тохтамыш-ханом и его первым эмиром в дастане укладывается в семейно-бытовые рамки и в то же время не так далеко отходит от реальной действительности. Как и в самой истории Золотой Орды, в дастане Идегей изгоняет хана из страны и впоследствии расправляется с ним. Все главные герои в конце сказания погибают, что является предвестником будущего распада Золотой Орды.

«Идегей» — выдающийся памятник татарского героического эпоса. Это единственный дастан в эпическом наследии татарского народа, полностью сложенный стихами.

Формирование и дальнейшее развитие лироэпических сказаний относятся к следующему, более позднему историческому периоду. Классическим образцом такого характера произведений в тюркском эпосе является прекрасный как по форме, так и по содержанию дастан о трагической любви «Кузы Курпяч и Баян-сылу», национальные версии которого представлены у казахов, алтайцев, телеутов, уйгуров, башкир. У сибирских, главным образом барабинских, татар он широко бытовал вплоть до 70-х годов XX столетия. Рассказывая о глубоко трагической любви Кузы и Баян, дастан сохраняет в своем содержании немало архаических черт; сватовство еще не родившихся детей; занятие охотой и скотоводством; острые межродовые столкновения; непримиримый конфликт между родительской властью и глубокими чувствами любящих друг друга Кузы и Баян; их трагическая гибель из-за непримиримости этих столкновений; мотив цветов на могиле. Хотя сказание окончательно оформилось в период Золотой Орды, оно сохранило в себе ряд глубоко архаичных черт.

В среде татар получили широкое распространение дастаны книжного происхождения: «Книга Йосифа», «Сайфульмулюк», «Лейла и Меджнун» — и др. Письменная версия сказания «Тахир и Зухра» была хорошо известна уже в XV в. по поэме Сайяди «Дастан Бабахана». Далее она попала в народную среду, и возник ее народный вариант, очень близкий, во многих случаях буквально перекликающийся с названным выше сказанием «Кузы Курпяч...» Здесь представлены тот же мотив бездетности, договор Ал-хана и Гюль-хана о сватовстве еще не родившихся детей, неожиданная гибель отца Тахира и отказ отца Зухры выдавать свою дочь за сироту, первая встреча Тахира и Зухры во время учебы в школе, их страстная любовь, преследования Тахира, идущий с древнеегипетской мифологии мотив отправления Тахира в корзине по морю, трагическая гибель героя и героини... То есть все здесь происходит почти так же, как и в дастане «Кузы Курпяч...» Однако есть и приципиальные различия между этими сказаниями: если в первом из них речь идет в основном о кочевой жизни, связанной с охотой и скотоводством, то в «Тахире и Зухре» отражаются городские условия жизни: герой и героиня впервые встречаются в школе, там и начинается их взаимная привязанность, перерастающая в глубокую любовь. В период Золотой Орды продолжается формирование баитов. Об этом свидетельствует один из классических образцов жанра «Ханәкә-солтан бәете» («Баит Ханэкэ-султан»), связанный с широко известной в тюркоязычном эпосе проблемой «завоеванной женщины». Содержание баита перекликается с судьбой плененной и уводимой из родных мест девушки, которая раньше жила в прекрасных условиях. Но теперь она лишена всего этого, взята в плен; ее уводят из родных мест в дальние края. Есть предположение, что в данном случае речь идет о судьбе одной из дочерей хана Тохтамыша, которую взял в плен Идегей. Впрочем, этот сюжет имеет определенное отражение и в самом дастане «Идегей». Отметим также, что именно в связи со своей трагической судьбой дочь Тохтамыша под именем Каныкей (по татарски – Ханәкә) впоследствии становится одним из самых популярных персонажей тюркского героического эпоса.

Надо полагать, что и афористические жанры фольклора в эту эпоху широко бытовали в массах. Интересно отметить, что в литературном памятнике 1303 г. «Кодекс Куманикус» представлено 46 загадок, которые близки к современным загадкам многих тюркских народов, в том числе и татарского.



***

Татарский фольклор периода Казанского ханства проникнут во многом трагическим пафосом. Судя по сохранившимся в письменных источниках материалам, довольно интенсивное развитие получили легенды и предания, дастаны, баиты и некоторые другие жанры татарского фольклора. Первое место среди них как хронологически, так и по значимости занимают легенды и предания о строительстве г. Казани. В них речь идет о том, что место для строительства столицы ханом было избрано неудобное — на горе, в связи с чем приходится оставлять старую столицу — Иске Казан и строить ее на новом месте. Нередко строительство столицы связывается с именем Аксак Тимура. После разгрома Волжской Булгарии два ханских сына, Алтынбек и Галимбек, уходят на север и строят новую столицу — г. Казань. В некоторых легендах отражаются и общеизвестные эпические сюжеты — строительство города там, где упадет стрела. А в ряде случаев встречаются и анахронизмы. В одной из легенд рассказывается, что хан посылает трех своих вельмож выбрать место для будущей столицы и велит первого встречного человека, по древнему обычаю, закопать под стены будущего города. Этим первым человеком оказался сын хана. Испугавшись последствий, вельможи закапывают собаку. Узнав об этом, хан якобы предрекает, что в будущем город попадет в руки собак. Однако указанная легенда могла появиться лишь после взятия Казани Иваном Грозным. А так называемая «строительная жертва» в виде собаки была известна уже в древней Булгарии, о чем свидетельствуют кости собаки, обнаруженные в одной из крепостных стен г. Биляра.

Следующая группа легенд о Казани связана с темой завоевания ее Иваном IV. Как рассказывается в одной из легенд, Иван Грозный не знает, как и за что ему напасть на Казань и завоевать ее. Один из подданных царя как будто сказал ему: «Пошли меня в Казань, я там устрою такой переполох, что ты вынужден будешь прибыть в Казань, чтобы защитить меня. Заодно и завоюешь ее». Он прибыл в Казань и попросил у хана разрешения занять в городе место «с овечью шкуру». Хан, конечно, не стал мелочиться. Подданный царя скупил на базаре все шкуры, расстелил их и занял довольно большую территорию. Местные жители подняли шум. Тогда, чтобы защитить своего подданного, царь Иван прибыл в город с войском и завоевал его.

Некоторые легенды и предания тех лет связываются с судьбами конкретных исторических деятелей. Так, в предании «Сөембикә» («Сююмбике») московский царь, якобы, увидев портрет царицы, влюбляется в нее и отправляет послов в Казань просить ее выйти за него замуж. Сююмбике наотрез отказывается. Тогда царь идет войной на Казань, чтобы силой увезти царицу. Семь лет осаждает город и в конце концов захватывает его. Видя, что московский царь может увезти ее насильно, Сююмбике поднимается на башню Ханской мечети, бросается вниз, и конечно, погибает. После этого случая минарет мечети стал называться Сөембикә манарасы — Башня Сююмбике.

Сохранилась небольшая легенда и о верховном сеиде Казани Кулшерифе, который, как в ней рассказывается, сражаясь за свободу и независимость своей страны с оружием в руках, погиб на одном из минаретов Соборной мечети.

Во времена Казанского ханства продолжалось развитие и народного эпоса. Среди эпических сказаний этого периода ведущее место занимает известный в татарском и башкирском фольклоре дастан «Джик Мэрген». В нем речь идет о борьбе эпического богатыря против хана и его жестокой власти. Однако до начала освещения эпической биографии богатыря дастан рассказывает о его бабушке Тугзак әби: вокруг нее собрались девять сыновей со своими семьями. Сыновья ее прославились смелостью и богатырством, что явилось отражением довольно древних общественных отношений, когда во главе рода стоит старая и мудрая женщина. Как-то сыновья ее пышным пиром отметили удачную охоту. После обильной трапезы все уснули. И в это время по традиции народного эпоса напал на них хан. Все были перебиты. В живых остается лишь самая младшая из снох Тугзак әби с сыном, которая вскоре тоже погибает. Остается в живых — лишь ее младший внук, который и становится главным героем сказания. Далее в дастане представляются общеизвестные эпические мотивы: одинокое детство и юность героя, чудесный сон, загробные дары давно погибшего отца (конь и оружие), наречение именем взрослого богатыря и определение главной задачи — непримиримая борьба с ханом, что и происходит в дальнейшем. Однако в дастане появляются мотивы, которые выходят за рамки традиций тюркского героического эпоса: видя, что все его богатыри погибли, Джик Мэрген сдается в плен к хану. Однажды допущенное отступление от героической традиции требует своего продолжения: за удачную охоту хан отпускает пленного богатыря на свободу, что никак не укладывается в рамки традиций героического эпоса. Тем не менее, несмотря на определенные противоречия в развитии сюжета, «Джик Мэрген» является весьма своеобразным памятником периода Казанского ханства.

Намного интереснее многочисленные версии и варианты дастана «Чура-батыр», который имеется в творчестве поволжских и крымских татар, казахов (несколько стихотворных вариантов), ногайцев и некоторых других народов. «Чура-батыр» — конкретно-исторический дастан, содержание которого во всех национальных версиях связано с жестокой борьбой, вернее, войной за сохранение свободы Казани и Казанского ханства. Есть в дастане и хорошо известный в тюркском и иранском эпосе сюжет «боя отца с сыном», в результате чего и погибает Чура-батыр. Главным героем является сын известного казанского мурзы Нарыка, Чура. Династия Нарыковых, довольно активная, сыграла весьма заметную роль во взаимоотношениях Казани и Москвы. По историческим документам, Чура Нарыков был сторонником группы казанских вельмож промосковской ориентации. В резком противоречии с этим различные национальные версии дастана изображают его как непримиримого борца за независимость Казани и ханства. На этом пути он и погибает. Это и является главным эпизодом сказания, определившим суть его идейного содержания и популярность у многих тюркских народов.

В период Казанского ханства возникает и впоследствии широко распространяется «Баит Казани», который охватывает период от разрушения Волжской Булгарии, возникновения Казанского ханства и до его падения. Его содержание достаточно глубоко отражает те события, которые завершились исторической трагедией татарского народа, потерявшего свою независимость. Представлен в баите и образ названного выше Чуры Нарыкова, который изображен как «божий человек», мужественный, бесстрашный борец за свободу и независимость своей родины и народа.

Развивались, разумеется, и другие жанры татарского фольклора: исторические песни (о той же Сююмбике), афористические жанры, которые так или иначе связывались с конкретными условиями жизни ханства. Немалое место в жанровом составе фольклора этого периода занимали такие ранние жанры, как сказки, образцы книжного эпоса, различные виды и формы песенного фольклора татарского народа.



***

Поэтическое творчество татарского народа второй половины XVI—XIX вв. развивалось в условиях колониального режима, что и определяет его своеобразие. Очень мало известно о фольклоре второй половины XVI—XVII вв. В фольклоре же более позднего времени (XVIII—XIX вв.) на первый план выходит личностное начало, что сказывается в довольно успешном развитии песенно-лирических жанров. Вместе с тем проблемы истории занимают весьма заметное место в таких жанрах, как предания, развитие которых идет достаточно успешно. Большинство их носит драматический, нередко трагический характер. По своей тематике они могут быть рассмотрены по отдельным группам, среди которых основное место занимают предания, рассказывающие о продолжении жестокой политики Ивана Грозного. Так, в предании «Старик Ишембай и его сыновья» рассказывается о том, как дети забыли завещание отца жить в дружбе и как их земли оказались захваченными Иваном Грозным. Кроме того, это предание довольно ясно раскрывает главную причину трагедии Казанского ханства, да и многих других тюрко-татарских государств: отсутствие дружбы и единства как в среде господствующих групп внутри страны, так и во взаимоотношениях их друг с другом в плане международном.

По существу, та же проблема продолжается и в преданиях о завоевании Сибирского ханства, в центре внимания которых стоят образы хана Кучума и Ермака (в преданиях чаще — Ярмак). Известно, что официальная история представляет Ермака завоевателем Сибири, который погиб в столкновениях с Кучумом. Народные же предания рисуют несколько иную картину. В предании «Хан Ахметгирей» рассказывается, в частности, о том, как Ярмак служил у хана Кучума и попросил у него землю «с бычью шкуру», но, получив разрешение хана, он присваивает очень много земли. Однако это не приводит ни к какому конфликту. В предании «О названиях курдак, туралы, аялы и бараба» тоже говорится о том, как Ярмак служил у хана Кучума и как получил у него землю «с бычью шкуру». Весьма интересно, что, по словам предания, Ярмак относился к бедным людям лучше, платил им больше, чем Кучум. И этот мотив повторяется в нескольких преданиях. Что касается смерти Ермака, то в отличие от официальной истории татарские предания сообщают, что он был убит одним из татарских богатырей.

В весьма многочисленных преданиях о насильственном крещении татар Поволжья разоблачаются жестокие методы его ведения, довольно подробно говорится о бессмысленности такой политики. В 1742—1744 гг. архиепископ Лука Канашевич вел жестокую политику по крещению татар, за что они прозвали его Аксак Каратун («Хромой в Черной шубе»). В предании «Аксак Каратун» рассказывается о том, что за свои злые деяния он был заточен в Свияжский монастырь, где жизнь его закончилась мучительной смертью из-за того, что его голова «повернулась задом наперед».

В преданиях о беглецах, о борцах за крестьянское дело — Пугачеве и Бахтияре Канкаеве на первый план также выдвигаются идеи борьбы за социальную справедливость.

В жанровом составе татарского фольклора XVIII—XIX вв. существенное место занимают баиты и исторические песни, которые именно в рамках этой исторической эпохи достигают своего расцвета. Байты этого периода делятся на ряд важных тематических групп, каждая из которых нередко объединяет десятки, а иногда и сотни произведений. Среди них — байты о крупных исторических событиях, о войнах, о крестьянских восстаниях и волнениях («Рус-француз сугышы бәете» — «Баит русско-французской войны», многочисленные варианты баитов о русско-турецких войнах). Но наиболее интересны баиты о борьбе за национальную и религиозную свободу. «Урта Тиәнәле бәете» («Баит дер. Урта Тиганали») рассказывает о том, как жители четырех татарских аулов Спасского уезда в 1878—1879 гг. отказались подчиниться местному начальству и в продолжение двух лет вели жестокую борьбу с царскими чиновниками. Они потерпели поражение, так как в названную деревню прибыл губернатор Н.Я. Скарятин с батальоном в 500 солдат и жестоко подавил волнения крестьян. О подобных же событиях рассказывают «Урта Әләзән бәете», («Баит Средней Елюзани») — «Чынлы бәете» («Баит Чанлы») и др.

В этот же период слагается большое количество баитов о каждодневной тяжелой жизни простых людей: «Баиты лашман» (так стали называться приписанные к Адмиралтейству и к горным заводам Урала инородцы), многочисленные баиты солдат, рекрутов, шахтеров. Особую и весьма значительную группу составляют баиты о трагической судьбе татарских девушек и женщин, в которых рассказывается о насильственной выдаче замуж молоденьких девушек за стариков, о тяжкой, нередко трагической судьбе служанок; о продаже девушек и др. Есть в этой группе произведений и баиты с широко известным мотивом «перемены пола»: «Җиде кыз бәете» («Баит семи девушек») рассказывает о судьбе девушек, которые, переодевшись в мужскую одежду, поступили в Каргалинское медресе (около г. Оренбурга) и проучились там 17 (!) лет; «Кыз солдат бәете» («Баит девушки-солдата») повествует о Шамсикамар, которая, переодевшись, пошла вместо своего младшего брата служить в армию, попала на фронт, стала командовать тремя тысячами солдат, но в бою погибла...

В XIX в. весьма бурное развитие получили исторические песни. В фольклоре татар-мишарей появляется классический цикл исторических песен о беглецах XVII—XIX вв. «Шәрүк беглый» («Шарук беглый»), «Хәмидулла качкын» («Беглец Хамидулла», «Аким беглый») и др., которые рассказывают о трагической судьбе тех, кто был вынужден бежать из-за тяжелых условий жизни, из-за невыносимого положения в армии и т.д. Исторические песни представлены и в фольклоре сибирских, в частности барабинских, татар, о чем свидетельствует высокохудожественная и популярная в народе песня «Әйтүкә», рассказывающая о трагической любви дочери богача Фатыймы (в песне — Батыш) и Айтмухаммета (Әйтүкә).

Среди лирических песен можно выделить следующие: о родине — родной стороне, под которыми обычно имеются в виду родной аул и расположенные там реки, озера, леса («Алтын алма» — «Золотое яблоко», «Ямьле Дим буйлары» — «Прекрасны берега Демы», «Сакмар» и т.д.); песни о тяжелых условиях жизни «Батрак җыры» — («Песня батрака»), «Ярлы егет» («Бедный джигит»); песни о поисках счастья на чужбине: «Шаулама, камыш» — «Не шуми, камыш», «Ямщик җыры» — «Песня ямщика» и др. Особую и весьма многочисленную группу составляют песни о судьбах женщин. Основная же часть народной песенной лирики — песни о любви. Нередко они называются женскими именами: «Латифа», «Галиябану», «Джамиля-джаным» и т.д. В песнях этой группы немало нот печали, грусти. В них на первый план выступают мотивы глубокой, преданной и беззаветной любви. Кроме указанных, можно назвать еще тематические группы застольных песен, песен о дружбе и родстве. Особое место занимают песни, которые включались в тексты писем.

Татарская песенная поэзия очень богата и разнообразна в художественном отношении: многочисленны психологические параллели, художественные образы-символы, связанные с различными явлениями природы, обращения и т.д.

В духовной жизни общества вплоть до начала 1930-х годов продолжались те традиции, которые сформировались в первые два десятилетия XX в. А в этот период фольклор играл весьма заметную роль. Это было связано с повышенным вниманием к народно-поэтическому творчеству со стороны писателей, поэтов, издателей и ученых. По данным журналиста И. Рамиева, только в 1907—1913 гг. издано 87 фольклорных сборников на татарском языке. Во многих крупных городах России открывались национальные типографии и издательства, которые прежде всего публиковали фольклорные произведения, среди которых по количеству и тиражу изданий на первом месте стояли образцы тюркоязычного эпоса. Другим важным фактором усиления внимания к национальному фольклору было появление теоретических статей о татарском фольклоре таких крупных представителей национальной литературы, как Г. Тукай, Г. Ибрагимов, Ф. Амирхан. Прошли и весьма интересные дискуссии, в частности о народных песнях.

Бурное развитие революционных процессов в стране в начале XX в. привело к возникновению революционных песен, стоящих как бы на стыке фольклора и письменной, чаще всего самодеятельной поэзии. Их первые образцы были созданы еще в 70-е годы XIX в.: «Интернационал», «Марсельеза по-татарски», «Варшавянка по-татарски». Все они написаны профессиональными революционерами, имеющими весьма отдаленное отношение к поэзии как таковой. Поэтому было бы странно требовать от них художественного совершенства. Тем не менее нельзя отрицать их популярность в массах, которые приняли всерьез большевистскую агитацию, в том числе и революционные песни.

Весьма активно развивались баиты, в которых достаточно ясно передается глубокий трагизм тех событий, которые происходили в стране в 20-е годы XX в. и позже, например баиты «Җаек суын кичкәндә» («При переходе через Яик»), «Гражданнар сугышы» («Гражданская война»), «Кызыл көрәшчеләр» («Красные борцы»). Они, естественно, проникнуты большевистским пафосом. Других, надо полагать, тоже было немало, но при господствующей идеологии они просто не могли быть записаны и опубликованы.

Как утверждалось до недавнего времени, в 1930—1980-е годы наблюдалось прогрессивное развитие татарского, да и вообще всего советского фольклора. На самом же деле все было намного сложнее и противоречивее. Продолжали свое довольно активное развитие баиты, которые, правда, изображали трагические события, связанные с навязыванием колхозного строя крестьянству, с индустриализацией страны: «Мирсәет бәете» — «Баит Мирсаита», «Комсомолец Рәхи бәете» — «Баит комсомольца Рахи», «Тәзкия матур» — «Красавица Тазкия», «Сернокислотный цех бәете» — «Баит сернокислотного цеха».

Годы Великой Отечественной войны (1941—1945) — величайшей трагедии в истории страны и народа — создали особые условия для оживления и развития фольклора. Снова приобретают популярность и начинают по-новому звучать старинные песни о любви к родине, о необходимости героической борьбы за ее свободу и независимость, воспевающие смелость и мужество. Особую значимость приобретают песни о любви, в которых говорится о смелости и мужестве любимого, скромности и постоянстве любимой.

Появляется целый ряд баитов, основанных на глубоких традициях жанра и рассказывающих о ходе войны: «Мәскәүне саклау бәете» — «Баит обороны Москвы», «Дошманны жиңгәч кайтырбыз» — «Вернемся, когда победим врага», «Германия сугыш ачты көтмәгәндә» — «Германия напала неожиданно». Однако художественное развитие жанра в этот период было связано с возникновении лирических баитов. Художественного опыта баитов в этот период оказалось недостаточно для раскрытия глубоких внутренних переживаний героя. В связи с этим баиты обратились к художественным средствам народных лирических песен и письменной поэзии. Так появились высокохудожественные образцы жанра — «Салих улым» — «Сын мой Салих», «Батыр егет» — «Смелый джигит», «Мин әтине онытмыйм» — «Я не забуду отца», которые воспроизводят глубокие переживания матери, потерявшей сына, горе дочери, оставшейся без отца, мучения солдата, одиноко погибающего на поле брани. Одновременно следует отметить, что баиты, связанные с трагическими событиями тех лет, продолжают возникать и распространяться в народе и в послевоенные годы.

Однако в целом после войны особенности фольклора определялись другими обстоятельствами. 1950—1980-е годы характеризуются расцветом коммунистической идеологии, что, впрочем, резко отрицательно сказалось на развитии как фольклоpa, так и фольклористики. Некоторые ученые в угоду господствующей идеологии начали утверждать, что в советское время переживают эпоху расцвета чуть ли не все жанры традиционного фольклора; в связи с этим записываются и публикуются «новые советские сказки», так называемые «новины» вместо традиционных былин. Придумывается и некий «новый жанр» советского фольклора — устные рассказы, которые объявляются эпосом советской эпохи. Все эти веяния общей советской фольклористики оказали известное влияние и на татарскую фольклористику. Появились специальные статьи об образах Ленина и Сталина в татарском фольклоре. Была напечатана особая «сказка» о них — «Алмаз батыр и Корыч (Сталь) батыр». Был выпущен специальный сборник фольклорных произведений, посвященных Ленину. Начали публиковаться устные рассказы – сөйләк как новый жанр советского татарского фольклора.

С конца 1980-х годов идет возрождение религии, в том числе и ислама. В связи с этим и татарское народно-поэтическое творчество переживает весьма сложный и противоречивый период развития. Такие фундаментальные виды и жанры народного творчества, как миф, обрядовая поэзия, сказка, дастан, легенда и предание давно ушли в прошлое и лишь изредка могут встречаться в устах представителей старшего поколения. Тем не менее отдельные фольклорные произведения, в частности такие традиционные исторические баиты, как «История Казани», «Сююмбике», получили новое звучание. В народной среде и в настоящее время возникает большое количество баитов об отдельных людских несчастьях, которых в нашей жизни больше чем достаточно, что свидетельствует о силе традиции.

Период действительного возрождения переживает такой своеобразный жанр татарского народного творчества, как мөнәҗәт (букв. — обращение с определенной просьбой к Аллаху). Кроме того, это — обозначение жанра татарской письменной поэзии и фольклора, рассказывающего о тяжелых переживаниях в связи с разлукой с родиной, матери с сыном, со смертью близких. Возникнув в глубокой древности, пережив интенсивный путь развития в средневековье, в 1920—1980-е годы мунажаты были забыты: никто их не собирал, не издавал, не изучал. Лишь с конца 1980-х годов они появились как бы из небытия: оказалось, что среди представителей старшего поколения их сохранилось огромное количество. Началось их интенсивное собирание, издание в газетах, журналах, специальных сборниках. Они зазвучали по радио, по телевидению, со сцен. Все это привело к тому, что мунажаты снова заняли подобающее им место в духовной жизни общества.

Глубоко трагической оказалась судьба татарского народного эпоса, особенно его классического образца дастана «Идегей», который Постановлением ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. был полностью запрещен. Публикация его и научное изучение стали возможны лишь с конца 1980-х годов: он неоднократно издавался на татарском и русском языках как на страницах периодической печати, так и отдельными книгами.

Разумеется, и в настоящее время продолжают играть важную роль в духовной жизни общества такие традиционные формы и жанры народного творчества, как детский фольклор, народные песни, пословицы, поговорки и особенно народные шутки — мәзәкләр, которые, в соответствии с особенностями наших дней, становятся активным жанром современного фольклора.

 

 

Пишите: muzyka ( собака ) inbox.ru
Design by bulmas.ru