Шел вчера я в толпе городской,
Показалось мне, трезвому, грустному —
В разношерстице речи людской
Разучился я русскому устному...

Сергей Макаров

Сердцем чувствую: что-то не так.
Стало ясно мне, трезвому, грустному, —
Я по письменной части мастак,
Но слабее по русскому устному.

В кабинетной работе я резв
И заглядывал в энциклопедии,
Но далек от народа и трезв —
Вот причина подобной трагедии.

Нет, такого народ не поймет!
Не одарит улыбкою теплою...
И пошел я однажды в народ
С мелочишкой в кармане и воблою.

Потолкался в толпе у пивной,
Так мечта воплотилась заветная.
И, шатаясь, ушел: боже мой,
Вот где устная речь многоцветная!

Что ли личность — великий знаток,
И без всякой притом профанации.
Слов немного — ну, может, пяток,
Но какие из них комбинации!

Каждый день я туда зачастил,
Распростясь с настроеньями грустными,
Кабинетную речь упростил
И украсил словами изустными.

У пивной мне отныне почет,
А какие отныне амбиции!
И поставлен уже на учет.
На учет в райотделе милиции.

Но хочется дышать и жить,
чтоб городским упиться садом,
себя в ломбарде заложить,
не ощутив кого-то рядом...

Елена Ананьева

Желание дышать и жить
внезапно голову вскружило.
И, чтобы душу ублажить,
себя в ломбарде заложила.

Мне дали сущие гроши,
я б лично больше заплатила...
Но на разгул моей души
вполне и этого хватило.

Наколобродила я всласть,
всех распугала, кто был рядом.
И кто-то всхлипнул: «Упилась.
И хорошо, что только — садом...»

Я бросился в тебя, как в реку.
С того моста,
Куда заносит человека
Его мечта.

Эдуард Балашов

Мой путь причудлив чрезвычайно,
Мой путь непрост.
Меня мечтой необычайной
Внесло на мост.

Не исключение из правил
И не каприз.
Я огляделся, грудь расправил
И глянул вниз.

Там все искрилось и сверкало, —
Текла река.
Там ты, раздевшись, загорала
Среди песка.

Что еще надо человеку?
Зовет мечта.
Я бросился в тебя, как в реку,
С того моста.

Лечу и думаю: давненько
Я не летал...
Но, к сожалению, маленько
Не рассчитал.

Летел я правильной кривою
Под плеск волны.
Но приземлился головою
На валуны.

Должно быть, слишком разогнался,
Устал парить...
Встал, отряхнулся, причесался
И сел творить.

...И даже что-то рифмовали
мы на асфальте городов.

Вадим Беднов

Ночами слышен странный шорох,
скрипит чего-то в тишине,
то я рифмую на заборах
и это удается мне!

При полном невниманьи прессы
я сохраняю бодрый дух,
ведь все районные балбесы
мои стихи бормочут вслух.

Старушки ахают седые,
отцы семейств воротят нос.
А уж мамаши молодые
становятся пунцовей роз.

Но день придет, меня повяжут,
наступит час держать ответ.
И в приговоре ясно скажут:
Беднов — забористый поэт!...

...При рождении мальчика Глинки
На дворе засвистал соловей.

...Я люблю твои трюки, Природа,
Твой лукавый и точный замах!

Татьяна Бек

Без мистического наважденья
(Для меня чертовщина — табу!)
Происходит в минуту рожденья
То что впредь обозначит судьбу.

Знак лукавой Природы — немало!
Получил от нее — и владей...
Так всегда, мне сказали, бывало
У прославленных в прошлом людей.

Видно, не миновать испытаний
Мне, которой Природа не враг...
При рождении девочки Тани
Соловей промолчал — свистнул рак!

Бей меня, солнце,
По ягодицам!
Это, я думаю,
Пригодится.

Виктор Боков

Каждый писатель
Чем-то гордится,
Этот — успехом,
Тот — эрудицией.

Модной прической,
Красивой девицей,
Этот — дубленкой,
Тот — интуицией.

Кто-то кичится
Знакомством с Европой,
Я же на редкость
Поэт хитро... умный!

Кто-то кичится,
Кто-то гордится...
Это, я думаю,
Не годится.

Я не кичусь ни умом,
Ни амбицией, —
Я, как ни странно,
Горжусь ягодицами.

Только на пляже
Начну раздеваться,
Солнце выходит
Полюбоваться...

...Можно ли дальше писать,
Подскажите,
Только не требуйте.
Мол, покажите!

Я ведь такой,
Что могу и до точки.
И не забудьте,
Это – цветочки!

Разгулялась вьюга
На закате дня —
Верная подруга,
Горькая родня.
Тут во поле белом
Прямо за селом
Юность отшумела
Золотым крылом.

Михаил Борисов

Белые березы
Под моим окном
Уронили слезы
Чистым серебром.
Желтая дорога
Манит за село.
Грустно мне немного,
На душе — светло.

Ветерок осенний
Мне дохнул в лицо.
И Сергей Есенин
Вышел на крыльцо.
Золотая прядка,
А в руке — стакан.
И сказал мне кратко:
………………………
Экий хулиган!...

При свете болдинской свечи
юлить и празднословить стыдно,
и, как цветисто ни кричи,
всю подоплеку духа видно.
Не знаю пламени святей,
чем то, над канделябром медным.

Зиновий Вальшонок

При свете болдинской свечи,
споткнувшись во дворе о телку,
в осенней ветреной ночи
ворвался я в его светелку.
В светелке — кресло, стол, кровать.
И тьма свет канделябра ловит...
Ему б нетленки создавать,
а он юлит и празднословит...
Я говорю, мол, шер ами,
мол, миль пардон, как вам не стыдно,
есть божий суд и — черт возьми! —
всю ж подоплеку духа видно.
Святая правда — тот же хлеб,
но выход есть, не удивляйтесь,
Побыть на вашем месте мне б,
я докажу, не сомневайтесь...
Поэт, достоинство храня,
молчал, лишь становился бледным
и молча запустил в меня
тяжелым канделябром медным.

…я оставляю это дело,
верней, безделицу – стихи.

Вот только пародист в убытке,
А он с меня не сводит глаз...

Но он утешится, неверный,
с другим, а может быть, с другой...

Лариса Васильева
«Посвящение Александру Иванову»

Увы, сатиры нет без риска,
с годами множатся грехи...
Ужель Васильева Лариса
перестает писать стихи!...

Неужто буду я в убытке
и пробил мой последний час?...
И впрямь ее творений слитки
дороже золота подчас.

Прощай, созданье дорогое,
мы были вместе столько лет!
С другим, тем более с другою
вовек я не утешусь. Нет,

я жить могу и дальше смело,
мне не пристала роль скупца:
того, что ты создать успела,
с лихвой мне хватит до конца!

Ах, тишина — мгновенье передышки!
Он женщину, сгорая от любви,
ухватит за лохматые подмышки,
поднимет к небу, а другой — лови!

Лариса Васильева

Любимец женщин всех без исключенья,
пленять сердца имел он дивный дар.
Не мог он дня прожить без увлеченья,
красавец, бог, поклонник женских чар.

Она была — богиня, совершенство,
в ее очах мерцал волшебный свет,
ее призывный взор сулил блажанство...
Могли они не встретиться? О нет!

Ее заметив, он без передышки
пошел на штурм нездешней красоты,
но увидал лохматые подмышки и —
не сдержал внезапной тошноты...

Но во Флоренции
фонари — словно реплика в споре фокусника
и философа.
Флоренция. Фонарь. Фортуна. Фанты.

Петр Вегин. «Фонари Флоренции»

Фи! Фонтан фраз

на фронтоне филиала Флоренции

как фото франта Фомы во фраке философа,

как фальцет форели,

фетр в футляре флейты,

фунт фольги, филателия фарфора.

как филе из филина с фруктами

для фарисея, фараона, феодала

и фанфарона Франца-Иосифа.

Флора. Фауна. Фортуна. Фонари.

Фигли-мигли. Фокус-покус. Формализм.

Фисгармония фатальных Фермопил.

Факты. Фанты. Фрукты. Федор Фоломин.

Фиакр фанаберии фосфоресцирует фиестой

в сфере флюидов фисгармонической феерии

на фуникулере фестиваля фиалок.

Флюс Люцифера, фимиам Бонифация, фиги Нафанаила —

фарс марафона, нафталин на патефоне,

сифон фаворита из Карфагена...

Фату фата —

фифти-фифти фунт фикции

фантазирующему под Франца Кафку в феврале

на файф-о-клоке

на пуфе с туфлей Франчески.

Но вот

из сфер фальцетом Фантомас:

— О, Фегин, фы фелик! Я поздрафляю фас!

Но я за фас трефожусь — фдруг

Андрюфа Фознесенский фыркнет: «Фу-ух!...»