Шахмара – змеиный падишах
(татарская народная сказка)
В стародавние времена некий бедняк промышлял тем, что доставлял из близлежащего леса хворост, продавал его и на вырученные деньги покупал себе пищу. Вот он раз пошел за хворостом, и в другой раз отправился. И так бессчетное число раз ходил, только однажды встал он в лесу, бросил вязанку наземь и присел под высоким раскидистым деревом. Бедный человек так уж устроен: нет-нет да и призадумается. Сидит он, призадумавшись, под деревом и землю возле ног своих ковыряет: так ковырнет и этак пропашет. Жизнь у него нелегкая, вот он сидит, призадумавшись. Ковырял землю, ковырял и доковырялся до какого-то железного кольца; думает: «Что за железяка такая?» Глядит со вниманием. Стал дальше копать, вышло — здоровенная железная крышка. «Это,— думает бедняк,— не иначе, как воры здесь награбленное хранят, разбойники, они и крышку приспособили». Принялся он тут за дело: где палкой подденет, где камень подставит — откинул-таки крышку. Сунул в дыру длинный сук, воткнулся тот сук в нечто мягкое, податливое. Выдернул сук и глянул. «Ну, — думает,— это ведь прямо на мед смахивает». Тронул он сук измазанный пальцем, а палец лизнул тотчас. Вышло — и вправду, чистейший мед. И закрыл он тогда дыру крышкой, и направился из лесу домой. Пришел из лесу домой. Взял ведро. Пошел опять в лес, ведро медом наполнил, а крышку опустил на место. Двинулся в одну деревню, мед продал, поимел неплохую прибыль. Теперь уж хворостом не промышляет. Таскал-таскал мед из дырки, притомился. И пошел к соседу и сказал ему: — Я тут одну вещь отыскал, ты не говори никому. Айда со мною, пошли. Взяли с собой квасные ведра, горшки с собою прихватили, отправились. Дошли до места. У соседа глаза на лоб полезли. Черпают мед из дыры, только шум стоит. Нагрузились, домой потопали. Меду — невпроворот, уж и ставить-то дома негде. Но там, в дыре, все подчистую выскребли. Ни единой капли не осталось — ну, в таком разе и сам бедняк, и сосед его вроде как успокоились. Вот у бедняка опять все деньги кончились. Знает он, что меду в дыре ни ложки, а страсть хочется ему еще разок туда наведаться: вдруг, мол, чего появилось в дыре этой, а? Не стерпел как-то, двинулся в лес опять. Ладно, дошел и крышку откинул. Набравшись духу, сам туда полез, в дыру эту. «Что-то, — думает, — непременно есть там, интересное». Спустился, глядь — а сбоку в стене ручка торчит на манер дверной: право, интересно. Увидел он ручку эту и загорелся: «Непременно там есть что-то!» Вздохнул и за ручку дернул. Открылась ему тогда картина: простор светлый, и там, в сиянии — клубками змеи вьются, да большие какие — страх! Посреди самого скопища возвышение белоснежным покрывалом застелено... и Белый змей на покрывале возлежит. Зашипели змеи, потянулись к бедняку, пасти смрадные разинули. В самый жуткий миг дернул Белый змей кончиком хвоста, словно приказал всем: «Смирно лежать, не трогать!» Возле того возвышения белый камень лежит. Блескучий весь, очень приятный. Змеи к нему так и тянутся, лизнуть норовят. У бедняка тем временем от голода живот свело. Прямо сил больше терпеть нету, как ему есть хочется. И то: сколько уж времени ни крошки во рту не было. Махнул Белый змей хвостом, иди, мол, сюда — бедняку-то этому. А он сидит, шевельнуться боится: «Сожрут, — думает, — змеи, и пикнуть не успеешь». И в этот миг заговорил Белый змей человеческим языком: — Джигит, послушай меня. Забрал ты весь мед, который мне на пропитание был предназначен, продал его и поимел некоторую пользу. Опять сюда забрался. Не иначе — есть у тебя и жена, и дети: и скучать по тебе станут. А ты уж больше их не увидишь, отсюда тебе вовек не выбраться. До конца теперь с нами жить будешь. Заплакал бедняк, само собой, от такого сообщения, а Белый змей говорит: — Ты не бойся, я тебя в обиду не дам. Ни одна тварь тебя не тронет, а есть захочешь — подойди, лизни вот этот вот камень. Тогда и сыт станешь, и жажду тем утолишь. Делать нечего, хоть и боится бедняк, а пошел, камень лизнул... И о голоде тотчас забыл, и жажды как не бывало. Вот вспомнил однажды он свой дом, детей да жену, заплакал слезами горькими. Пожалел его Белый змей. А джигит возьми да скажи в тот самый миг: — А сам-то ты кто будешь, если всех здешних гадов ничуть не боишься? Почему бы и не поговорить с ним, коли уж Белый змей сам заговорил. Белый змей говорит: — Я, — говорит, — ихний падишах буду. А звать меня Шахмара. Джигит говорит: — А нельзя ли мне как-нибудь отсюда выбраться, ради всего святого, послушай ты меня, не отказывай! Шахмара говорит: — Я бы тебя выпустил, да только ты будешь причиною моей гибели. Ты обо мне людям расскажешь. И рассказ тот не чем иным обернется, как смертью моей. — Не скажу, клянусь всем, чем хочешь, — уверяет джигит, ну, и в грудь себя бьет, и клянется всяко, мол, как увидел, так и забуду напрочь. Когда он так наобещал, Шахмара и велел некоей змее: «Иди, мол, выпусти его отсюда», — то есть хвостом по-своему указал. И опять: — Коли скажешь кому, тут мне конец наступит. Не смей говорить, обижусь иначе! — Не скажу,— говорит джигит, заплакал, конечно, клятву дал. Потом уцепился он за хвост той некоей змеи, и змея его наружу выволокла. А сама опять вниз, в дыру, юркнула. Джигит домой вернулся. Домочадцы его обрадовались, всплакнули даже на радостях. Еще бы: столько месяцев пропадал человек, да вернулся вдруг — большая радость! Заболел в том городе падишах. Лекарей всяких к себе призвал. — Для того,— говорят ему знахари, чтобы от этой болезни излечить, нужен человек, который Шахмару видел. Падишах говорит: — А что такое этот Шахмара? Я его не знаю. Один знахарь говорит: — Шахмара — это Белый змей, змеиный падишах. Падишах говорит: — Мало ли кто его видел, как мы такого человека распознаем? — А это уже наше дело. Ты прикажи баню сделать. И чтобы каждый человек в эту баню сходил. Вот тогда мы распознаем. Тот, кто Шахмару видел, телом должен быть весьма пятнист, понятно?! Приказал падишах — баню построили, истопили как следует. Когда все приготовили, стал падишах приглашать людей в бесплатную баню. Ну, пошел народ. Бесплатно-то каждый готов попариться. Тех, кто в баню сходил, записывают поименно. Потом и принуждать стали, ходят, спрашивают: «А ты в бане был?» Если нет — ступай, мол, и не сопротивляйся. Поймали и того бедняка, который Шахмару видел. Спросили у него: — Был ты в бане или нет еще? Он говорит: — Был. Посмотрели по записи, говорят: — Как тебя зовут? Он говорит: — Так-то. Ищут теперь его имя по книжке. Нету. И потащили его в баню силком. Разделся он теперь. Телом пятнист — дальше некуда, полосат весь и черно-бел. Распознали его, конечно, знахари, но спрашивают: — Отчего у тебя тело такое странное? Он говорит: — Это у меня с детства так. Знахарь говорит: — Нет, это у тебя не с детства. Ты змеиного падишаха видал, Шахмару, оттого и телом пятнист. — Не только змеиного падишаха, но и простую змею никогда не видал,— говорит бедняк. Обманывает, конечно, потому как не хочется ему змеиного падишаха губить. За обман падишах его в тюрьму посадил. Три дня просидел он там без еды, и каждый день допытывались: — Ты, — говорят, — лучше скажи, если видал. Нет, не говорит бедняк. Ну, выпустили его из тюрьмы. Знахарь говорит: — Надо ему иголки в тело втыкать, да не сразу много, а по одной, тогда скажет. Притащили бедняка. Воткнули иголку. Закричал бедняк дурным голосом. Еще одну иглу воткнули. И закричал он тогда пуще прежнего. Но опять не сознается. Только воткнули в него и третью иглу — не выдержал: — Видел, — говорит. — Почему не сознавался? — говорит знахарь. — Сколько времени протянул, давно бы так! Где видел? Тот говорит: — Прошуршал в лесу, откуда же мне знать было, что это змеиный падишах... Знахарь расспрашивает дотошно: — В каком лесу, где именно? Тот говорит: — Не знаю, давно это было, теперь уж и не припомню. Знахарь говорит: — Раз так, раз не признаешься, мы тебе вот некоей машинкой руки-то ущемим, да станем по одному ноготки выдирать. Тот молчит. Посадили его возле машинки. Руки ущемили. Выдрала машинка у него с одной руки все ногти. Молчал бедняк. За другую руку принялась. Как содрала ноготь с мизинца, он и признался: — Так-то, мол, и так-то, видел там-то, но людей туда не поведу, сам отыщу и к вам представлю. Взял бедняк золотую тарелку и, собравшись духом, отправился за Шахмарой. Пришел в лес, крышку откинул. Вниз спускаться он не стал, крикнул сверху изо всех сил: — Шахмара! Услыхал Шахмара его зов, ползет из дыры плавно, как вода в реке течет: — Эй, — говорит, — джигит, так-то обещания, клятвы свои держишь? Я бы еще пожил на белом свете, да тебе сдуру доверился. Теперь все, конец мне приходит. Увидал бедняк Шахмару и заплакал: — Никогда бы не проговорился. Три дня в тюрьме продержали. Иголки в меня втыкали. Ногти с одной руки повыдирали, и то молчал. Да уж больно смрадно дыхание смерти: как с другой руки стали выдирать — не утерпел, сказал им... — Ну, что ж... Видно, судьба моя такая. На тебя зла не держу, много ты страданий за меня принял. — И стал Шахмара того парня уму-разуму учить: — Вот понесешь ты меня во дворец, чтобы озарить моего мяса для больного падишаха. Тебе и велят меня варить. Как примешься, — говорит, — разруби меня на три части. Первый отвар велят слить и в сторону отставить. Скажут тебе: выпей этот отвар. Второй отвар опять прикажут слить и в сторону отставить. И третий отвар слить велят и отставить в сторону. Сделаешь все, как приказано. Только первый и третий отвар местами поменяй. И на третий отвар укажи — вот, мол, отвар первый. Принес бедняк Шахмару во дворец. Велели ему сварить Шахмару. Разрубил он Шахмару на три части. Бросил в котел. Первый отвар слил и в сторону отставил, в отдельной посуде, и второй отвар, и третий. Потом взял быстренько да первый отвар с третьим местами поменял. Пришел тот знахарь: — Отварил? — Отварил. — Где первый отвар? — Вот, — показал бедняк. — Где второй отвар? — Вот тут. А он поменял ведь отвары местами-то, как его Белый змей научил. А для чего — и сам не знает. — Вот это я выпью, а это — пей ты,— говорит знахарь. Доспался знахарю вместо третьего первый отвар. И тут же лопнул живот у знахаря. А бедняк сам выпил третьего отвару и стал понимать, о чем в котле толкуют куски разрубленного Шахмары. Разговаривают в котле куски-то. Голова говорит: — Если падишах меня съест, у него голова перестанет болеть. Туловище говорит: — Если меня съест, тело перестанет болеть. Хвост говорит: — Если меня съест, ноги перестанут болеть. Оказывается, знахарь, подлец проклятый, хотел третьего отвару испить, чтобы понимать язык лошадей, коров и всех других животных. Теперь, конечно, бедняк тот язык всех животных и зверей понимает. Дали падишаху поесть голову Шахмары: у падишаха голова прошла. Дали туловище — живот прошел. Хвоста дали отведать, я ноги у падишаха излечились. Стал падишах здоровее прежнего. В конце концов бедняк тот сам стал ученым лекарем. От всех болезней умел лечить и языки звериные знал.
Пишите: muzyka ( собака ) inbox.ru |
|
|
|